Около дома станиславского молитва клоунов

Около дома станиславского молитва клоунов

Что наша жизнь? Игра

«Молитва клоунов» в театре Погребничко

Последней премьерой Театра Около дома Станиславского «Молитва клоунов» режиссер Юрий Погребничко, кажется, закрыл тему. Спектакль составлен из фрагментов чеховских пьес. Три «большие» пьесы уже поставлены Погребничко. «Молитва клоунов» — некий экстракт из «Чайки», «Дяди Вани», «Трех сестер» и «Вишневого сада». Экстракт, разбавленный водой, дает, как известно, вкус первоначального продукта, но не совсем точный вкус, обобщающий. Примечательно, что Ю. Погребничко «закрыл тему» этой премьерой в дни собственного юбилея. Гранулы чеховского мира, которым, несомненно, «болен» режиссер, столько раз им высушенные, выпаренные и просеянные, выпали в «Молитве» в окончательный осадок. Если взболтать сосуд, на поверхности появляются отрывочные диалоги и монологи неприкаянных героев, складывающиеся в одну нескончаемую мелодию интеллигентского нытья. Чеховская человеческая комедия возведена в ранг клоунады. Еще в отдельно поставленных пьесах Погребничко определил героям пространственно-временные параметры. Некую зону забвения, заброшенный, проржавевший и заросший травой тупик, где в медленных, остраненных небытием ритмах и интонациях звучат жалобы на пропавшую жизнь и мечты о светлом будущем. Так Погребничко любит своих героев (а то, что он их любит, — несомненно). Так загоняя их в «зону», отгораживает от современной территории нашего проживания, на которой, как полагает, утрачены уже сами смыслы чеховских дефиниций, сами поводы для нытья и упований. «Из меня мог выйти Шопенгауэр, Достоевский. ..» Кто такой Шопенгауэр? При каких деньгах, на какой машине? Погребничко — театральный романтик-мазохист. Его глумление над прекраснодушием окрашено нежностью. Его бесконечные ржавые железки в кружевах и цветы в оцинкованных ведрах, конечно же, — соль на раны. Раны щиплют, но он призывает нас не морщиться, а смеяться. Чеховская клоунада — апогей иронического отношения к тому, на что, в сущности, потрачена вся жизнь. Жизнь Погребничко не в последнюю очередь.

Талантливые и умные люди театра, как правило, не исполнены собственного величия. Где-то в глубине души, независимо от успеха и признания, они прячут ощущение, что грандиозные усилия, нервы, кровь и пот, кучи денег и килограммы валидола потрачены на мишуру и несерьез. Взрослые люди играют в игрушки, рядятся в чужие костюмы, проживают вымышленные жизни. Но куда без них? Как без них? «Груба жизнь». И вот наш ответ Чемберлену: «Мы увидим небо в алмазах».

Крошечный театрик Около дома Станиславского, ежедневно заполняется специфической публикой. Не всякому по вкусу романтико-иронический стиль, интеллектуальные изыски, нарочитое, порой убийственное отсутствие зрелищности. Один из лейтмотивов чеховского творчества: «На что человек тратит свою жизнь?» — Погребничко проводит в спектаклях с абсолютным упорством ребенка. Подтрунивая над самим собой, над пьесой и зрителем, над тайной жаждой успеха и внешним к нему равнодушием, режиссер упорно играет в свою игру. Очередная полученная от него порция ржавчины с картонным привкусом бесконечного безынтонационного монолога заставляет порой возопить треплевское: «Нужны новые формы!» Но критический окрик «нужно», как правило, бесполезен для художника. Последний как дышит, так и пишет.

Один из самых сильных спектаклей Погребничко — «Винни-Пух». Но у него он называется «Вчера наступило внезапно» — это звучит как кредо театра «Около», упорно выпаривающего духовный сублимат прошлого из хорошо известных литературных текстов.

В «Молитву клоунов» забрел Пятачок и вступил в диалог то ли с Лопахиным, то ли с Ниной Заречной.

Дефиниции плюшевых зверюшек смешались с сентенциями чеховских интеллигентов. И к тем, и к другим Погребничко относится с иронией и любовью.

Новоселье в старом доме

Юрий Погребничко поставил "Молитву клоунов"

В московском театре "ОКОЛО дома Станиславского" состоялась премьера спектакля "Молитва клоунов". Режиссер-постановщик (он же – главный режиссер театра) дал "Молитве" подзаголовок "Все пьесы Чехова".

Но купиться на это пояснение и, следовательно, удивиться ему могут только те, кто с творчеством Погребничко мало знаком.

Завсегдатаи его маленького театрика в Вознесенском переулке (бывш. ул. Станкевича) сразу догадаются, что от "всех пьес" осталось совсем немного. Вздохи, междометия, обрывки слов, легко перемонтированные фразы, которые если и складываются в диалог, то это диалог-"микст" и его трудно прописать целиком по ведомству "Чайки", ‘Трех сестер" или "Дяди Вани".

Внятно выраженного повествования, естественно, нет. Есть привычный для этого театра реквизит – скамейки, привычные костюмы – шинели, привычная схема передвижения по сцене – приход-уход, и так до бесконечности.

На Раневской, правда, надета не шинель, а штаны из мешковины. На голове – рыжий парик, и отзывается героиня "Вишневого сада" на обращение "Пятачок". А отозвавшись, тут же разыгрывает сцену из "Винни-Пуха" – одного из хитов театра "ОКОЛО дома Станиславского".

"Винни-Пух", "Старший сын", "Три мушкетера", "Гамлет" – разные постановки Погребничко давно слились в один сценический текст, хорошо понятный "своим" и интригующий новичков.

Собственно, история Юрия Погребничко началась задолго до того, как он получил собственный театр. Погребничко работал на Таганке под руководством Юрия Любимова "очередным", т. е. не главным режиссером. Там он начал репетировать ‘Трех сестер" – спектакль, ставший одним из центральных в таганковском репертуаре. И хотя на финишной прямой к постановке подключился Юрий Любимов, именно с ‘Трех сестер" начался бесконечный погребничковский "сверхспектакль", включивший в себя и перемешавший авторов, названия и персонажей.

Собственный театр в Москве появился у Погребничко лишь после того, как он несколько лет, уже после ухода с Таганки, проработал в Петропавловске-Камчатском.

Сначала этот театр назывался ‘"Театром на Красной Пресне", потом возникло имя более точное в географическом смысле – "ОКОЛО дома Станиславского". Имеется в виду буквальное соседство: рядом с домом-музеем отца-основателя Художественного театра. Но подразумевается, конечно, и нечто большее: не напрямую наследующее идеям Станиславского, а существующее рядом с ними, "около", на полях той летописи нового русского театра, которая создается вот уже в течение века.

Приятно во всем этом то, что Погребничко совсем не претендует на роль учителя, гуру, открывателя новых систем и горизонтов. Он строит свой театр так, как небогатые люди обживают собственное жилище: постепенно, одну к другой подбирая вещи, которые со временем становятся любимыми и даже необходимыми – и для хозяев дома, и для его друзей.

ИЗВЕСТИЯ, 15 сентября 1999.

Ольга БОГОМОЛОВА

Дяди Вани, сестры Прозоровы, львы и куропатки

“Молитва клоунов” в театре Юрия Погребниченко

В Москве есть два режиссера, живущих вдали от суеты, замкнувшись в своих театральных экспериментах, – Анатолий Васильев и Юрий Погребничко. Но если имя Васильева всегда существует в ореоле театральной святости и избранности, если его студия оказывается своеобразным “символом веры”, которая год от года превращается в роскошное возрожденческое “палаццо”, прорастая вверх сквозь этажи здания и излучая из окон, выходящих на Поварскую улицу, неземной свет, то маленький театрик Юрия Погребничко “ОКОЛО дома Станиславского” в Вознесенском переулке выглядит хижиной отшельника со старой, вросшей в землю дверью и наглухо закрытыми изнутри ставнями, с обитой ржавым железом крошечной сценой и покосившимися от времени стенами старого дома. У Васильева торжественно принимают “посвященных” – к Погребничко ходят друзья и гости.

Когда-то Погребничко населил свой дом странными, нелепыми чеховскими героями в шинелях, вывернутых наизнанку, убогими, печальными существами, которые жили на фоне голой кирпичной стены и слушали песни про Таганку и Колыму. Потом оказалось, что эти герои могут жить в любой среде – в вампиловском “Старшем сыне” и в “Винни-Пухе” Милна, в “Трех мушкетерах” Дюма и в кабаре “Русская тоска” – к ним привыкли, будто к родственникам, вечно говорящим и делающим одно и то же, будто к вещам, составляющим привычную обстановку.

С момента возникновения театра “ОКОЛО дома Станиславского” прошло так много времени, что шинели проросли искусственными цветами, а жизнь проросла Чеховым – последняя премьера Юрия Погребничко “Молитва клоунов” имеет подзаголовок “Все пьесы Чехова”. На самом деле там нет ни одной пьесы – это мозаика из фраз, обрывочных вскриков, путающихся диалогов, которые вдруг становятся диалогами из других пьес. Действия нет, сюжета нет – герои в пальто и шинелях проходят через сцену, бродят в поисках друг друга, присаживаются на деревянные скамейки и снова уходят. Так слоняются по дому “от нечего делать”. Путаются сестры Прозоровы, Аркадина и Нина, то оказывается, что их несколько, то – ни одной, Медведенко вечно спрашивает, где Маша, Раневская в красном парике и штанах из мешковины вдруг откликается на обращение “Пятачок”, разыгрывая эпизод из спектакля “Винни-Пух”, актриса Наталья Рожкова тихо напевает французскую мелодию в костюме из спектакля “Русская тоска”, а Сорин вдруг неожиданно внятно и связно рассказывает историю про человека “который хотел”. Погребничко в сообществе со своими постоянными актерами Лилией Загорской, Еленой Слюсаревой, Валерием Прохоровым, Юрием Павловым и другими рисует театр, где все давно забыли, что они играют, – вышла на небольшие подмостки девушка в белом платье, нехотя спела романс, вышла другая в белом платье и шапке-ушанке, и вдруг вместо ожидаемой песни у нее из головы выросла под музыку искусственная гвоздика на длинной проволоке.

Нет действующих лиц, почти нет текста – актеры перекидываются полуфразами, полуцитатами, полусловами и полусценами, из которых не возникает ни сюжета, ни истории, ничего похожего на спектакль, но возникает образ жизни, что никак не станет пьесой, да и не должна. Художник пишет картину для вечности, предварительно отрабатывая детали в десятках эскизов, – Погребничко сначала выпускает спектакль, а потом начинает дробить его бесчисленными этюдами, зарисовками, эскизами.

“Молитва клоунов” – не столько спектакль, сколько пауза, которую держит режиссер. Это сборник “Из неопубликованного”, который выходит небольшим тиражом между переизданиями собраний сочинений. Погребничко не нужна вечность – легенды, ненавидящие и обожающие ученики, фанатизм актеров и публики. Вся его одинокая бродячая театральная жизнь кажется одним только “неопубликованным” – бесконечным повторением театральных гамм из шинелей, ржавого железа и мигающих разноцветных лампочек на деревянном облезлом столбе. В “Молитве клоунов” впервые сквозит ощущение спокойствия и защищенности, как будто режиссер чувствует себя дома – без боязни ошибок, неверных ходов и упреков со стороны. И если раньше спектакли Погребничко приносили чувство тревоги и тоску, то сегодня зритель приходит в театр “ОКОЛО дома Станиславского” в поисках утраченной цельности, выглядывая в повторяющихся без конца образах, в жалостливой бессвязности сюжета собственное – потускневшее от времени – счастье.

Время MN, 22 октября 1999 года

Алена Солнцева

Русская тоска предместий

Юрий Погребничко изготовил что-то вроде дайджеста прежних своих постановок

В новом спектакле «Молитва клоунов» Погребничко сделал то, о чем давно мечтали его поклонники: поставил сразу «всего Чехова», то есть все пьесы Чехова, собрав отовсюду наиболее «ударные», выразительные куски. Хотя и «Три сестры», и «Чайку», и «Вишневый сад» Погребничко ставил часто и не по одному разу, было ясно — ему важно не целое пьесы, не сюжет, характеры, развитие действия, а скорее состояние, атмосфера. Поиск сценического эквивалента для особого настроения, которое, кем бы Чехова ни считали — реалистом, импрессионистом или первым представителем театра абсурда, — отличает его пьесы от любых других. Для Погребничко пьеса интересна не как материал для «разыгрывания», а как текст, который надо правильно услышать. Он интерпретирует его скорее как дирижер, чем как режиссер, используя актеров как инструменты, — их голос, внешний вид, тела и эмоции. Его актеры не должны перевоплощаться, искать характер, понимать сверхзадачу — их дело звучать, как звучит флейта или виолончель, а забота режиссера найти верный тон для каждого.

Выбрав из пьес Чехова фрагменты и отдельные реплики, сопроводив их романсами и цитатами из прежних своих нечеховских спектаклей, Погребничко изготовил что-то вроде дайджеста своего театрального труда, который он сочиняет всю жизнь. Его теперешний театр с лукавым названием «ОКОЛО дома Станиславского» (где ключевое слово, конечно, «около», а вовсе не «Станиславский») вот уже одиннадцатый год собирает и осваивает то, что было угадано в предыдущих скитаниях режиссера по России от театра на Таганке до театра на Камчатке. Почти все эти странные спектакли, которые так нелепо смотрелись в провинциальных театрах, где всей публики — три пэтеушницы, и которые брали, меж тем, всякие призы на фестивалях и смотрах, нашли приют в маленьком зале бывшего Театра на Красной Пресне. За десять лет вокруг этого коллектива на ОКОЛице, сознательно уклоняющегося от театрального мейнстрима, сложилась своя публика, которой хватает как раз, чтобы заполнить несколько рядов на трех представлениях в неделю. Таких «малых театров» со своим зрителем уже много в столице, но только у Погребничко на премьерных спектаклях всегда можно увидеть серьезных театральных критиков, считающих своим долгом посмотреть его новую работу.

В сознательном расположении на театральной обочине — традиция той полуподпольной интеллигентской культуры позднесоветского времени, частью которой театр Погребничко безусловно является. Его первичный контекст — это выставки на Малой Грузинской и в павильоне «Пчеловодство» на ВДНХ, лианозовская школа поэзии, Сапгир и Григорьев, нелегальные постановки Пинтера и Мрожека, записи Галича и «Битлз» на магнитофоне «Яуза». Без социальной критики, без очевидных концепций театр Погребничко исследует душевный строй русского интеллигента эпохи застоя — будь то застой на чала века, разрешившийся революциями, или застой семидесятых, разрешившийся сами знаете чем.

Позднесоветская тоска, обернувшаяся сегодня тоскою русской, выгоняет на сцену толпу персонажей в странных костюмах, в которых вуаль и кружево соединяются с телогрейками и тельняшками, и заставляет их кричать петухом или пускаться в пляс, или петь под аккордеон, а потом произносить вдруг знакомый чеховский текст так, что, кажется, никогда его прежде не слышал.

Спектакли Погребничко похожи друг на друга, как похожи главы одного романа, части одной симфонии. Есть люди, которые их не понимают и недоуменно пожимают плечами: о чем тут разговаривать? Есть просвещенные зрители, которых такой театр страшно раздражает и у которых вызывает праведный гнев. Но те, кто подпал под их обаяние, будут смотреть их не один раз, порою очень смеяться на спектаклях и уносить с собой воспоминание, которое со временем становится как будто четче. Один какой-то жест, интонация, фраза, произнесенная с неожиданно поставленным ударением, — рассыпанные по спектаклю, в памяти соединяются в особенный печальный образ, без которого современный театр был бы гораздо беднее. «Мы попали в запендю» — называлась одна из версий «Чайки» в театре Погребничко. Судя по спектаклю «Молитва клоунов», меланхолический скептицизм, долгие годы сопровождавший постановщика, сменился более светлым настроением. Финал спектакля состоит из длинной череды выходов на поклоны, где нет уже слов, а есть неожиданно веселое, игривое действие, из которого ясно, что актеры-клоуны способны преодолеть печаль, превратив ее в тему для каскада трюков. И что еще остается театру в наше по-прежнему нерадостное время, кроме как показывать фокусы, оборачивая наскучившие сентенции вольной стихией театральной игры?

Ведомости, 28 февраля 2000 года

Александр Соколянский

Опять нужна драматическая актриса

Еще один "Лес"

В театре "Около дома Станиславского" (некогда он назывался Театром на Красной Пресне) состоялась очередная премьера. То есть был возобновлен спектакль, не игравшийся четыре года. Но это все-таки премьера. Впрочем, все по порядку.

Спектакль "Нужна драматическая актриса" (по пьесе АН.Островского "Лес") стал визитной карточкой Юрия Погребничко, вернувшегося в Москву с Камчатки в середине 80-х гг. Да нет, что там карточкой – гордым штандартом. Тогдашняя Москва помнила этого режиссера, но особого значения ему не придавала: умник, фантазер, подмастерье Юрия Любимова. Соавтор ‘Трех сестер" – первого спектакля, выпущенного в злополучном новом здании Театра на Таганке (1981). Ну что дальше?

Из камчатского спектакля, дерзкого и сложного, явствовало: в столицу вернулся уже не подмастерье. Ухватистая Москва его, разумеется, не выпустила: облобызала, приголубила и заставила работать на себя.

Режиссера попросили возглавить обескровленный и развращенный Театр на Красной Пресне – студийный театр, лишенный каких бы то ни было надежд на будущее. В сущности, Юрию Погребничко была предложена должность главного городского сумасшедшего. Он взялся за нее с охотой. И вскоре заново поставил "Лес".

Сюжет этой пьесы всем известен, но все же: обтрепанный трагик Геннадий Несчастливцев, променявший дворянство на актерство, хочет жить так, чтобы искусство и действительность слились воедино. Так, чтобы в любом случайном разговоре была уместна тирада из Шиллера. Так, чтобы благородные чувства всегда побеждали материальную заинтересованность.

Шекспировскую максиму "Весь мир – театр" он выворачивает наизнанку: театр – это весь мир, а если в жизни не все так красиво, как в театре, то пошла она к черту. И в сущности, он прав. Если жить иначе, то как-нибудь за обедом непременно приходит в голову мысль: не удавиться ли мне? Если кто не помнит, эти слова – цитата. В пьесе Островского их произносит Аркашка Счастливцев, и они объясняют главное. Аркашка – мелочь, сволочь, но он все-таки артист. Ужас в том, что далеко не все люди – артисты.

Но, может быть, вовсе и не ужас. Для Несчастливцева любая женщина, способная умереть от любви, – гениальная актриса, а других он и знать не желает. Однако девушка Аксюша, которая в четвертом действии бежит топиться, оттого что нет денег на приданое, отнюдь не гениальна. Она просто очень любит своего незамысловатого купчика Петю. Трагику этого не понять. Он ей, конечно, поможет, но все равно ничего не поймет.

Несчастливцев. А что ж в актрисы-то, дитя мое? С твоим-то чувством.

Аксюша. Братец. чувство. оно мне дома нужно.

Вот и весь сказ. И она не захочет удавиться после обеда.

Несчастливцева в Театре на Красной Пресне играл артист Николай Алексеев – играл с замечательным, хотя несколько простодушным пониманием. Природа русского романтического актерства была ему настолько близка, что он решительно отказывался замечать в своем герое потешные черточки. То есть он знал, что его герой иногда нелеп, но, когда зал смеялся над Несчастливцевым (не смеяться было нельзя), чувствовалось, что артист Алексеев как-то весь внутри сжимается. Смейтесь, смейтесь. Да, он такой. А сами-то вы кто? Потом он умер. И спектакль вместе с ним.

Делая новую редакцию спектакля, Юрий Погребничко позвал на роль Несчастливцева своего друга Алексея Левинского. Театралам это имя говорит о многом, прочим нужно объяснить: Левинский – создатель студии "Театр", один из самых известных в России режиссеров-нонконформистов – очень давно не играл на сцене. Они оба рискнули – и риск всецело оправдался.

Казалось бы, в новой редакции изменилось немногое – ну, фонограммы, ну, проходы женщин вдоль задника, ну, Несчастливцев, вместо того чтоб напоказ заколоться в финале, закалывает Аксюшу (в спектакле использован фрагмент биомеханического этюда В.Э.Мейерхольда "Удар кинжала" – сообщает программка).

Однако с появлением Левинского изменился, точнее сказать, предельно заострился смысл спектакля. Несчастливцеву – Алексееву окрестная жизнь не нравилась тем, что она плохо сыграна: актеры слабо знают роли, фальшивят, выходят за рамки собственного амплуа. Если бы только! Несчастливцев – Левинский знает: жизнь плохо поставлена. С актерами еще можно что-то сделать, но режиссура совершенно бездарна.

Есть лишь один способ не играть в этом балагане – устроить хороший театр. Свой. Поэтому так нужна драматическая актриса.

Вечерняя Москва, 2 марта 2000 года

Наталья Старосельская

Бал фантомов

А.Н.Островский. «Нужна трагическая актриса».

Режиссер — Юрий Погребничко.

Театр «Около Дома Станиславского»

Еще совсем недавно в этом спектакле блистательно играл Несчастливцева Николай Алексеев. После его внезапной кончины «Лес» А. Н. Островского (у Юрия Погребничко спектакль называется «Нужна трагическая актриса») с афиши театра «Около Дома Станиславского» исчез. Казалось — навсегда, потому что иначе невозможно. Оказалось — на время, чтобы появиться вновь с необходимым посвящением — памяти Николая Алексеева.

Алексей Левинский, играющий роль Несчастливцева, изменил в спектакле очень и очень многое. Наверное, потому, что он, этот нездешний человек,охваченный какими-то нездешними, ему одному ведомыми видениями, не только трагик Несчастливцев, но и дворянин Геннадий Демьянович Гурмыжский, живущий с какого-то момента своей биографии жизнью двойной, фантомной, загадочной. Он, этот трагик, одиночка в мире, в который оказался заброшенным, — не случайно у А.Левинского как-то стерто звучит фраза, у Н. Алексеева трогавшая едва ли не до слез: «Руку, товарищ. » Ему не нужна ничья рука, а коль найдена будет «трагическая актриса», именно Несчастливцеву даровано будет лидерство в крошечной труппе, играющей исключительно трагедии — трагически непостижим мир, в котором нерасторжимо перемешаны Островский, Шекспир, Георгий Иванов (едва ли не самое пронзительное его стихотворение «Хорошо, что нет Царя, хорошо, что нет России, хорошо, что Бога нет. » звучит в этом спектакле). Трагически несовершенен, потому что фантомы царят и правят здесь, где «так черно и так мертво, что мертвее быть не может и чернее не бывать».

Когда-то, когда спектакль Юрия Погребничко только появился в афише театра, о нем много писали как об осколке лагерного мира, как о страшном перевертыше нашей действительности, в которой мощно звучит гимн театру, искусству как единственному, что способно уберечь, сохранить, помочь выжить. Сегодня он воспринимается иначе — думаю, что в первую очередь благодаря той «будничности» трагизма, которым ошеломляет в спектакле Алексей Левинский. Нельзя не отдать должное и Валерию Прохорову, в ролях Гурмыжской и Аркашки Счастливцева являющему как бы две стороны фантомного мира, в котором «изнанка» и лицо перепутаны раз и навсегда; Юрию Павлову (Буланов), Александру Зотову (Восмибратов), Владимиру Воробьеву (Петр), Ивану Сигорских (Улита), Владимиру Храброву (Карп).

Единственная из трех «претенденток» на роль трагической актрисы, проходящих испытание у Несчастливцева, ставшая Аксюшей Лика Добрянская, покоряет незаштампованностью, свежестью, но и одновременной причастностью — слишком въевшейся, слишком глубокой — фантомной реальности. Нет, и она не бросится в омут, и никто уже не зачахнет от несчастной любви, от несбывшихся желаний. И в этом Юрий Погребничко находит источник для своего причудливого вдохновения — он не спорит со временем, он понимает, что в прошлом (не случайно в спектакле звучат мелодии Глюка и Шостаковича, романс «Только раз бывает в жизни счастье» в исполнении Изабеллы Юрьевой, песни Владимира Высоцкого) не деревья были большими, а мы — другими.

Культура №8, 2 – 8 марта 2000 года

Марина Гаевская

Чем дальше в “Лес”, тем больше дров

Игра в Островского. Театр “Около дома Станиславского”

Сочная, многоцветная палитра пьес Островского и аскетичная, абсурдистская стилистика театра Погребничко – что, казалось бы, может выглядеть парадоксальнее подобного сочетания? Но ведь именно парадоксальность и лежит в основе режиссуры Юрия Погребничко, а любой драматургический текст является для него, скорее, точкой отсчета, той основой, на которой он строит свой, авторский театр. И знаменитый бытописатель в этом смысле не стал исключением. Новая редакция “Леса” в Театре “Около дома Станиславского”, идущая под названием “Нужна трагическая актриса”, – спектакль, также выстроенный по законам знакового театра.

Черный металл, частично закрывающий стены, замотанные белыми тряпками ветки сухих деревьев, смотровая вышка с гирляндой неживых цветов (художник-постановщик Юрий Кононенко) – все это знаки “леса” или “зоны”, где живут хмурые люди в телогрейках и шапках-ушанках. И все, кто оказался в этом мрачновато-неуютном пространстве, имеют свои отличительные знаки, свой подчеркнуто странноватый облик. Важный и спокойный купец Восмибратов (А.Зотов) облачен в пиджак, усыпанный стразами. А вот его нескладный и непокорный сын Петр (В.Воробьев) все больше щеголяет в нижнем белье, да еще то и дело оказывается связанным веревками по рукам и ногам. Алексей Буланов (Ю.Павлов) в длиннополом пальто с двумя огромными пуговицами и сухим букетом, торчащим из кармана, почти не расстается с гитарой, напевая городские романсы или песенки из блатного фольклора. При появлении ключницы Улиты (И.Сигорских), наделенной естественной бородой и искусственной косой, регулярно со стены с грохотом падает помятая железная миска.

Внешняя форма постановок Погребничко – это всегда формула, которую необходимо разгадать. При этом режиссерский посыл рассчитан на свободу зрительского воображения, поскольку и сами спектакли основаны не столько на бытовой конкретике, сколько на личных настроениях, эмоциях, аллюзиях, которые и у смотрящих могут вызвать самые различные ассоциации. Измененное название уже само по себе задает главную тему спектакля. Но способ воплощения позволяет расшифровать ее по-разному. Гурмыжскую и Улиту играют мужчины: непросто найти актрису в условиях “зоны”. Спектакль начинается со своеобразного пролога, заявляющего весьма популярный принцип “театра в театре”: два пеших путешественника, два актера – Счастливцев (В.Прохоров) и Несчастливцев (А.Левинский), кочуя, как и положено, “из Керчи в Вологду, из Вологды в Керчь”, забрели в “зону”, где им не осталось ничего другого, как принять “предлагаемые обстоятельства” и работать с тем “материалом”, какой есть.

В завершении пролога Несчастливцев – Левинский проводит “прослушивание претенденток” на роль Аксюши. Испуганные молодые особы с ученической старательностью проигрывают один и тот же эпизод с Булановым, а “режиссер” каждый раз невозмутимо произносит: спасибо. Но вот наконец после очередного показа звучит команда “дальше”, и действие входит в русло пьесы Островского. Несчастливцев же, то и дело наблюдая за происходящим, одновременно как бы становится полпредом постановщика спектакля, что выглядит вполне закономерным.

Манера игры Левинского, известного своими режиссерскими привязанностями к театру абсурда, тоже близка к абсурдистской: аскетичность и четкость в отборе внешних средств, некая условная монотонность речи, скупость пластики. Лишь грустно усталый взгляд его героя порой выдает внутреннюю боль от пережитых обид и несбывшихся надежд. Но воля к творчеству всегда побеждает, и мечта о своем театре остается неизменной. Лишенный высокопарности, исторически присущей амплуа трагика, этот Несчастливцев время от времени в комическом накале чувств срывает со своего тела “клочки волос”, и это воспринимается как пародия на театр, предпочитающий рвать страсти в клочья.

Пока Несчастливцев пребывает в поисках актрисы трагической, Счастливцев преображается в актрису комическую. Трансформация из бродячего комика в богатую помещицу Гурмыжскую и обратно осуществляется Валерием Прохоровым на удивление легко и органично. Шляпка с вуалеткой плюс накладные дамские прелести – и перед нами уморительно кокетливая и одновременно сдержанно деловитая пятидесятилетняя вдова. Когда же в финале два персонажа соединяются воедино, актер, виртуозно перескакивая из одного образа в другой, еще успевает продемонстрировать смешную растерянность комика Счастливцева, оказавшегося в столь абсурдной, двусмысленной ситуации. В целом версия Погребничко воспринимается как игра в Островского – игра, правила которой определены самим постановщиком. Режиссер словно переводит пьесу на свой “родной язык”, на котором ему удобнее общаться. И тому, кто его понимает, всевозможные парадоксы и внешние несоответствия кажутся естественными и закономерными. В каждом искусстве важна чистота стиля. Попытки взаимопроникновения разных манер не всегда удаются.

Второй спектакль по Островскому – “Горячее сердце”, поставленный в Театре “Около”, – это стремление соединить бытовую манеру игры с постановочной стилистикой Погребничко. Режиссер Владимир Салюк сам заявляет о своем замысле, шутливо приписав к названию театра в программке: или “МХАТ” около “Около”. В результате возникает ощущение странного двуязычия: актеры добросовестно стараются играть “в мхатовском ключе”, а постановочные приемы уводят их в стихию отстраненно абсурдистскую. А потому отдельные забавные находки кажутся не столько необходимыми частями целого, сколько эпизодическими вставными номерами.

Игровая природа пьес Островского дает раздолье актерской и режиссерской фантазии, но “игра в Островского” тоже имеет свои правила независимо от того, остается ли она в рамках традиций или обретает форму авторского театра.